[indent]Говорят, что Крысиный Король когда-то был выводком от одной матери и если содрать с него чары, под человечьей кожей крысиные туши липнут одна к другой. Говорят, своего предшественника он загрыз живьем и потому теперь предпочитает только сырые стейки. Говорят, если заглянуть Его Высочеству в глаза, можно навсегда утратить рассудок — и тут же навеки преклонить колено. Говорят много, а наверняка известно только одно: вылезший непонятно из какой канализации, Крысиный Король за полтора года стал одним из самых зажиточных сказаний Фэйблтауна. Теперь администрация пытается держать его в узде, а конкуренты — переиграть в кошки-мышки, не подозревая, что крысиный клык запросто отгрызет как волчью лапу, так и кошачье горло.

[indent]Джер, как ржавый гвоздь в полсантиметра, способный до мяса распороть взрослую ступню, но отклониться при виде детской пятки в голубом носке. Очень своевольный ржавый гвоздь, засаженной в глотку Крысиного Короля так глубоко, что он и сам не знает — хлопать в ладоши или раскаиваться в кровавых соплях; засаженный под ноготь большого пальца Большого и Страшного, чтобы нашептывать ему про грязные дела и незаконные сделки Серого Квартала. Проклятие Джер никуда, кроме как ко всякому сброду, ее не притягивает. Это после нее принцы средней паршивости находят своих юных принцесс, нищие фермеры хватают банк в казино, а менеджеры среднего звена вдруг понимают, что созданы летать, а не ползать. Джер не знает, то ли она — сосуд неудач, и они сцеживаются в нее, освобождая окружающих, то ли она сама эти неудачи приносит и потому хорошим людям стоит поберечься. А вот Крысиному Королю нормально, его и чума и не обидит.

[indent]Когда-то у Бобби морской дьявол сидел в костях и губы на вкус были, как соленая карамель. Он служил офицером королевского флота, любил одну девушку за раз и оставлял монеты бездомным калекам в порту. Потом Бобби познакомился с Крысиным Королем, заплесневел и озлобился — и теперь выбивает из задолжавших сказаний деньги, хрящи и молитвы. Если Крысиный Король — голова, то Бобби — пучок хвостов, стянувших всю падаль округи в венец над этой головой. Его не пугает смерть, не забавляет жизнь, даже шлюхи уже не особо заводят — и только когда он блуждает по Нью-Йорку один и случайно выходит к темнеющим водам Гудзона, что-то давно забытое начинает ныть под ребрами.