| ♫ хаски — пироман 17
Когда стоишь под мясной лавкой и лапаешь масляными глазами натюрморт с битой дичью, когда идёшь окольным путём до бакалейных рядов, когда на последние деньги берёшь мешок кукурузных зерён размером с яйцо янтаря, когда волочишься за черту города, чтобы откормить птицу, даже если придётся насильно, и даже если укусит, ущипнёт за руку, вырвет клок кожи, будто ты делаешь это только затем, чтоб потом забрать неестественно жирную печень, блёклую, ничем не пахнущую, весом в центнер, не будто бы ты в самом деле от чистого сердца, и хочешь помочь, и не знаешь, что сделать, — тогда вроде бы просто ходишь по улицам, ошиваешься вокруг забора Фермы, зато внутри чувствуешь — ты в эпицентре, и огонь лижет локти, въедается керосином под кожу, пухнет внутри тротиловой горькой начинкой вместо кишок, будто варенье и заварной крем в отчем пирожном “Принцесса”, которое знают везде, куда дотянулась деревянная капиталистская лапа Икеи. Ты можешь собрать бомбу, поднимущую всю Ферму на воздух, за час, за полчаса, без инструкции, даже напаленный и никогда не бывавший отцом, ты первопроходец и амбассадор HighKEA — это проще, чем собрать бьюрста и кнарревик, ты клянёшься — но ты не знаешь, как растормошить Мартина, не знаешь, как выудить из его клюва хоть слово, хоть одно слово, хоть что-то, что напоминало бы о тех днях, когда вы могли говорить друг с другом, и дело даже не в чарах и их отсутствии, и это всё — ЭТО ВСЁ — приводит тебя в тифозное бешенство. Ты не усвоил уроков великодушия, долготерпения и любви, преподанных долголетящим трипом на птичьей спине — так мягко, как на пуховой подушке, клянёшься — ты уже не помнишь, что всё бы отдал за то, чтобы стать обыкновенным мальчишкой, тебе поебать. Когда-то был человеком, спасающим тех, кто в беде, от сонма свирепых крыс, а когда-то ты был человеком, который засовывал живых ос в уши домашней скотины, ни для чего, for shits and giggles, и ты хочешь вернуться к обоим, но ты потерян и зол. Это нормально. Так иногда случается, знаешь, когда единственное существо, которым ты дорожишь, оказалось в хлеву за забором, едва ли выше твоего колена, хотя было время, — ты говоришь, что ты помнишь, и ты клянёшься, — когда эта птица могла укрыть тебя от всего под своим крылом, но это время тоже прошло, и вот ты засовываешь осу-огнепроводный-шнур в ухо водопроводной трубы; и несмотря ни на что, ты не расклеился, ты не тоскуешь по Вестменхёгу, по тому гусю Мартину, которого вряд ли вернёшь, и в тебе ещё есть запал на одну блядскую спичку, на одну спичку, на грамм сырого пороха, и знаешь, Нильс, почему? ПОТОМУ ЧТО ТЫ, БЛЯДЬ, ОБОЖАЕШЬ ФЕЙБЛТАУН. | |
